Слуги зла - Страница 45

Белоснежные, среброгривые единороги бродят по поляне, выстланной травой, как зеленым шелком. Они не щиплют эту траву; у них вид существ, вышедших прогуляться, а не пастись. Прекрасные птицы, лазоревые, розовые и золотые, с хвостами, похожими на цветы, поют с ветвей. Когда между деревьями взблескивает озерная вода, Дэни видит величественных лебедей, облачно-белых, медленно скользящих по зеркальной глади. Певчие птицы поют, а лебеди плавают — и ни одно живое существо не суетится, добывая себе пропитание или спасаясь от хищников. Тут нет хищников, а в пропитании, похоже, никто не нуждается. Дэни идет по райскому саду.

Внезапно деревья расступаются, открывая прекрасную и невероятную картину: волшебный чертог, выросший из цветущих ветвей, с листвой, образующей серебристо-зеленые стены, со стволами, держащими этот дивный дворец, как сваи. Окруженный чистейшими ключами, бьющими из-под поросших цветами камней, он возвышается на озерном берегу в солнечном свете. А перед дворцом, на золотой подставке стоит огромное зеркало в рамке из живых алых роз. В этом зеркале ослепительно горит солнце; Дэни еле различает в сиянии свой смутный и темный силуэт.

— Эльф, взгляни на себя! — приказывает королева Маб, и ее голос разносится по всему лесу, подобно колокольному звону. — Слышишь, рыцарь?

Дэни подходит к зеркалу, медленно, как под глубокой водой, и видит, как из солнечного света всплывает фигура, подобная ему только отчасти, рождающийся эльф, с глазами синими, как васильки после дождя, с гривой белокурых кудрей, с благородной осанкой прирожденного принца… Тяжелый зеленый бархат коснулся его кожи; Дэни на миг отрывает взгляд от зеркала, опускает глаза и смотрит на собственные ноги в сапогах из зеленого сафьяна, сшитых с нечеловеческим искусством.

Он осознает, что видит в зеркале собственное отражение — и все. Все, кроме этого золотого сияния, исчезло из души и из памяти. Он оборачивается, встречается взглядом с дивными очами королевы Маб и понимает, что есть еще и Любовь. Абсолютная Любовь. Государыня.

Королева Маб спешилась. Она стоит рядом, и эльф опускается на колени. Он хочет коснуться шлейфа ее одеяния, но не смеет. Он — пока совершенно никто, он ждет, когда его Государыня скажет…

— Твое имя Инглорион, — говорит королева Маб, касаясь кончиками пальцев его плеча и наполняя его радостью, как солнечными лучами. — Ты рожден Светом для того, чтобы нести Свет. То, что ты видишь вокруг — Пуща, твой дом.

— Это мой дом, — шепчет Инглорион. — Это мой мир. Ты — моя Государыня…

…Дэни открыл глаза и увидел красный отсвет на каменном потолке. Горит огонь в очаге, подумал он, даже не приподнявшись. День сейчас? Ночь? Время в пещере спуталось, искусственный свет смешал части суток во что-то аморфное, имеющее значение только для орков.

У огня кто-то сидел; горбатая тень колебалась на стене. Дэни тряхнул головой, смахивая волосы с глаз, потянулся, чувствуя во всем теле ленивую истому, похожую на давнюю усталость, и окликнул:

— Паук, это ты?

Сидящий у огня обернулся. Дэни увидел клок белесых волос и ухмыляющуюся мордочку с выбитым клыком.

— Это я, — радостно сообщила Шпилька. — Паук в патруле.

— Мне нужно с ним поговорить. — Дэни хотел сесть, но голова закружилась, и он снова улегся на тюфяк. С удивлением обнаружил, что накрыт шерстяным одеялом, довольно-таки шершавым и колючим, но безупречно теплым. — Позовешь?

Шпилька мотнула головой:

— Он сам придет. Хочешь молока? У нас теперь есть молоко.

— Откуда? — Дэни приподнялся на локтях, поражаясь собственной разбитой слабости. — Я хочу, но откуда вы взяли?

Шпилька подошла с глиняной крынкой. Молоко оказалось не коровьим, а каким-то заметно другим, довольно жирным, со странным привкусом, и теплым, будто его вскипятили и остудили.

— Яки были у соседей, — сказала Шпилька, придержав крынку. — Кое-кто выжил. Теперь в этом поселке собрались почти все уцелевшие из окрестностей. А наш Клык — вожак нового клана. Он старший. Нетопырь, Паук, Пырей, Топор, Дурман и Молния у него в свите.

— А Дурман и Топор — это кто? — спросил Дэни машинально. Остальные имена почему-то были знакомы, и в голове царил страшный сумбур. Он не только не мог понять, день сейчас или вечер, но и сколько времени он проспал. Казалось, что долго, ужасно долго. Казалось, он пару раз просыпался от кошмаров и снова засыпал. Чудно, действительно.

— Топор — вожак ребят с Драконьего Гребня, — ответила Шпилька. — А Дурман командовал инженерами на Серебряной реке. А что?

— Так… — Дэни протянул ей полупустую крынку, и вдруг увидел собственную руку, кости, рвущие кожу, руку кого-то, чуть не подохшего от голода, не эльфийскую, совсем не эльфийскую…

«А почему, собственно, ей быть эльфийской, — подумал он. — Чья это рука? Инглориона? Дэни?

Кто же я такой?»

Шпилька сидела рядом на корточках и наблюдала с доброжелательным интересом. Дэни чуть улыбнулся и спросил:

— А я долго провалялся?

Шпилька легонько пнула его в плечо — Дэни отчетливо осознал, что орка соразмеряет силу, чтобы не причинить ему боль.

— Почти месяц, — сказала она. — Сентябрь пришел к повороту.

Дэни зажмурился, мотнул головой, борясь с мутной слабостью, и вдруг понял, что она сказала:

— Сколько?!

— Дней двадцать пять.

Дэни сел, обхватив колени руками. Колени показались совершенно не своими.

— Но почему?!

Шпилька ткнула его носом в щеку — Дэни неловко отмахнулся ладонью.